Готика, вперёд!

Проект TheatreHD представляет театральный бенефис кинозвезды Джеммы Артертон и встреча эпох.

Младший современник Шекспира Джон Уэбстер не мог похвастаться знатным происхождением – он был сыном лондонского изготовителя карет и дочери кузнеца.

Но обе его знаменитые трагедии посвящены чудовищным историям преследования и смерти двух итальянских дворянок, и обе же нашли благодарную аудиторию в среде высшего якобианского общества.

Интересно, что трагедии эти – «Белый дьявол» и «Герцогиня Мальфи» – дебютировали в течение одного календарного года (1612). Но если «Белый дьявол», чья премьера прошла в «народном» Red Bull Theatre в Ислингтоне, ждал оглушительный провал (простоватая северолондонская публика оказалась не готова к рафинированному слогу и неплощадной проблематике пьесы), то «Герцогиня Мальфи», поставленная в Blackfriars – «элитном» крытом театре для знати и обитателей Inns of Court – была оценена по достоинству. 

В следующем сезоне – 1613-14 годов – «Герцогиня» переехала на основную, открытую площадку «Глобуса», что было делом обычным: ведомая Ричардом Бербеджем труппа King’s Men в холодное время выступала в интимном четырехугольнике Blackfriars, а весной переселялась на главную, сферическую сцену. Данная постановка Доминика Дромгула, таким образом, является, одновременно, юбилейным глобусовским камбэком «Герцогини Мальфи» – и возвращением Джеммы Артертон на сцену «Глобуса», где она дебютировала в 2007 году в роли Розалины в «Бесплодных усилиях любви». Кроме всего прочего, нынешний спектакль стал дебютом новой глобусовской площадки – крытого, освещаемого свечами Sam Wanamaker Playhouse, задуманного и построенного в качестве реплики Blackfriars (подобно тому, как сам современный «Глобус» является парафразой «Глобуса» шекспировского).

Все эти переклички погружают дромгуловскую постановку в эхокамеру истории, где аукаются смыслы, предельно актуальные и в наше время. 

Выходца из народа Уэбстера можно считать подлинным критиком современной ему классовой системы: трагическая коллизия пьесы вытекает из тайной женитьбы заглавной героини на собственном мажордоме, что вызывает неконтролируемый гнев её полубезумного брата-близнеца, герцога Фердинанда. Не менее важна и фигура коррумпированного Кардинала-сладострастника – еще одного брата Герцогини, лишенного каких бы то ни было человеческих черт и автоматически решающего любую возникающую проблему убийством:

свою слишком много знающую любовницу он устраняет с помощью отравленной Библии!

Единственным персонажем пьесы (кроме идеализированной герцогини), которому можно хоть в какой-то степени симпатизировать, является мастер закулисных дел, исполнитель коварных замыслов Кардинала, «неплохой организатор» Босола – типичный неоднозначный герой ренессансной драмы, решительный и деятельный слуга, переживающий муки раскаяния в развязке. Босола выступает неявным, но безусловным альтер-эго Уэбстера, отчетливо классовая природа пьесы которого уникальна для якобианской драмы (недаром трагедией интересовался – и написал её адаптацию во время своего американского изгнания – Бертольт Брехт).

Помимо необычно высокого градуса социальной критики, макабр Уэбстера поражает беспросветно мрачной атмосферой – недаром великий американо-английский поэт Томас Стернз Элиот говорил, что в пьесах драматурга «за кожей всегда просвечивает череп».

Кроме того, Уэбстер считается далеким предком готической литературы; ну и правда, чего стоит хотя бы «сраженный ликантропией» Фердинанд, воображающий себя волком, или продолжительные психологические пытки, которым подвергается Герцогиня. В этом смысле, пьеса словно создана для клаустрофобичной сцены Sam Wanamaker Playhouse с её минимальным освещением: зритель оценит буквализм Дромгула, точно следовавшего тексту пьесы и поместившего одну из сцен в полную темноту. Эта кромешная тьма – как внешняя, так и душевные потемки уэбстеровских злодеев – издавна привлекала к пьесе творцов со схожим, мрачным взглядом на мир: достаточно вспомнить кошмарные, снятые камерой ночного видения подвальные сцены «Отеля» (Hotel, 2001) Майка Фиггиса, герои которого занимаются как раз постановкой «Герцогини».

Дополнительной интриге дромгуловскому спектаклю добавляет участие главной британской звезды прошлого десятилетия Джеммы Артертон, впервые пробующей себя в трагедийном антураже – хотя в готическом ей выступать тоже доводилось, см. вампирскую фантазию Нила Джордана «Византия» (Byzantium, 2013). Актриса достойно справляется с задачей – особенно если учесть, с какими маститыми предшественницами ей пришлось соизмерять свою работу (среди знаменитых исполнительниц роли Герцогини – Пегги Эшкрофт, Джуди Денч, Хелен Миррен, Фиона Шоу и Ив Бэст). При этом, сама Артертон – а также Сара МакРэй в роли Кариолы и Дениз Гаф в роли Джулии – выглядят точь-в-точь как барышни начала XVII века, а Дениз Гаф так и вообще напоминает некоторые портреты Елизаветы I.

Дромгулу удалось окружить Артертон мощным актерским составом, в котором фигурируют несколько настоящих звезд британского театра, кино и ТВ.

Прежде всего, речь о могучем Шоне Джилдере (памятном по сериалу Дэвида Йейтса «Большая игра» (State of Play, 2003), «Бесстыдникам» (Shameless, 2004-2013) Пола Уолкера и «Великану-эгоисту» (The Selfish Giant, 2013) Клио Бернард), в котором идеально сошлись простецкая порода и внешность Босолы и его сложносоставное внутреннее наполнение. Молодой Дэвид Доусон, снимавшийся в «Лютере» (Luther, 2013), «Улице потрошителя» (Ripper Street, 2012), «Борджиа» (The Borgias, 2011-2013) и «Острых козырьках» (Peaky Blinders, 2013), великолепен своей острохарактерной интрепретацией Фердинанда, с его избыточным слюновыделением и психопатическими, с намеками на инцест, переживаниями на предмет сестры.

В роли Кардинала режиссер задействовал одного из своих любимцев – Джеймса Гарнона, незабываемого Калибана из глобусовской «Бури», чья страсть к пластическому рисунку на грани бурлеска снова проявилась во всей красе. В завершение стоит отметить, что по ходу пьесы Уэбстер лишь единожды вспоминает о своей родине – в уморительной реплике о лондонском портном, который сошел с ума, стараясь не отстать от бега изменчивой моды – зато на Россию и Москву ссылается аж трижды.

Одна из этих реплик украсила бы страницы произведений Пушкина или Некрасова: «Должна ли я, как раболепный русский», – вопрошает мучимая своей властной родней Герцогиня, «петь хвалу тирании, чтобы пережить её?»

Очередной вопрос на засыпку от великого социального критика Джона Уэбстера.