Кольцо всевластья
В царской ложе бывшего императорского театра – два Ивана: артисты Иван Волков и Иван Трус. И два царя: действующий император Александр II и великий князь, которому совсем скоро – после убийства отца – предстоит стать Александром III. Но спектакль вовсе не про «Боже, царей храни»: десакрализация власти – главный итог выдающегося театрального слова и дела.
Правители в сопровождении великого князя Константина Николаевича (Семён Сытник) и морганатической супруги правящего Александра, княгини Юрьевской (Анна Блинова) пожаловали на спектакль: в фонограмме звучит архивная запись монолога Городничего, исполняемого артистом императорских театров Владимиром Давыдовым (деликатный повод вспомнить об амбициозных посвящениях худрука Александринки русским сценическим легендам – спектаклях «Ревизор» и «Маскарад. Воспоминания будущего», вбиравших архивированный опыт мейерхольдовских постановок).
Но императорский круг взирает, обсуждая границы гоголевской сатиры, не на подмостки – на цирковую арену.
Ещё чуть-чуть – и по ней прокатится каретка, запряжённая пони, ведомым возницей-лилипуткой (Дарья Клименко); развернётся оккультный салон спиритуалистки Блаватской, где прозвучит приговор злосчастному 1881-му году; прогремят взрывы, уничтожившие «царя-освободителя»; развернутся кабинетные дворцовые интриги; вырастут хижины и дворцы; прошастает медведь.
С одной стороны, переломный момент русской истории, с другой – цирк под музыку рок-звезды Вячеслава Бутусова (где есть и вальсы, и марши, и коллективное исполнением старого хита «Наутилусов» «Прогулки по воде», парадоксально инкорпорированного в шоу про самодержавие). Да, медведь – ненастоящий, Степан Балакшин, упрятанный в меховой костюм (в спектакле, стирающем иерархии и границы – жанров и эпох – упоминания достойны и исполнители центральных ролей, и те, кому не то, что реплик, даже человеческого образа и подобия не досталось).
Но появись на сцене-арене живой косолапый, я бы не удивился:
Фокин – режиссёр, не боящийся исполинских жестов. И режиссёр, преображающий пространство так, что нам и не снилось.
На входе в зал Александринского вспоминаешь тот восторг удивления, что охватывал уже, кажется, целую жизнь (и несколько историко-политических сезонов) назад – когда по скрипучим дощатым мосткам, под подпольные ахи-охи, посвистывания и похрюкивания ты попадал в сумрак «Нумера в гостинице города NN» – чертовски тесную табакерку, где игрался одноимённый спектакль. Ничего, что «Нумер» был предельно камерным, а «Один восемь» идёт в зале-гиганте; зал – не узнать; ошеломление от театральной метаморфозы, учинённой Алексеем Трегубовым – не описать. Вместо партера – та самая арена, тот замкнутый (как название спектакля) круг, по которому бегает пони (волокущий, кажется, не бутафорскую повозку, но воз вечных исторических проблем); зрители – на ярусах и местах за креслами, а на месте сцены построено зеркальное отражение зала.
Сильнее сценографического перевёртыша впечатляет только лёгкость, с которой Фокин листает страницы истории.
Борис Акунин, автор написанной по заказу Александринского пьесы – гений в беллетризации и популяризации истории для «чайников» (к которым отношусь и я). Фокин – мастер, умеющий доходчиво и эффектно говорить о сложном; его спектакль – увлекательный аттракцион, лишённый и намёка на снобизм по отношению к зрителям (если на кого и смотрит свысока, так это на сиятельных персон – марионеток судьбы и художника-демиурга). Эпизоды, в которых Александр III, носитель прозвища Бульдожка, будущий деспот и контрреформатор (не чета отцу, даже на теракт «Народной воли» реагирующему сокрушённо-миролюбивым «Что же вы, братцы, делаете?!»), выбирает между либеральным вектором министра Лориса-Меликова (Пётр Семак) и дремучим консерватизмом обер-прокурора Победоносцева (Андрей Калинин) – идеальный политический триллер (в этом плане «Один восемь» развивает мотивы, заявленные в «Честной женщине»).
Симпатии постановщика не навязчивы – в конце концов, хроника, обращённая в цирковое представление, не предполагает плакатного принятия той или иной стороны
(да и сослагательного наклонения история не терпит даже в бесконечно переписываемых учебниках).
Но очевидны: сколь бы гротескно комичен не выглядел герой Семака, робко ратующий за конституцию, свободы и баланс в отношениях с образованным сословием (а там, глядишь, и терроризм выйдет из моды, и не разрушение, а перестройка войдёт в неё), всё равно явно порядочный человек по сравнению с гнусным демагогом и закулисным махинатором, каким Калинин играет Победоносцева.
Свобода же по-прежнему, как и покой, нам только снится.
Хотя превратили же в её остров партер Александринского наяву.
© Фотографии Владимира Постнова предоставлены пресс-службой театра
