Умники в спортивках
Комментариев к трагедии, сюжет которой не нуждается в пересказе, больше, чем шекспировского текста, хотя и он есть. А за псевдонимом С. Саксеев – сам режиссёр, предпринявший «театральное исследование природы любви и насилия».
«Для интеллигентного человека право свободно мыслить и делиться мыслями с теми, которые ниже его по развитию, есть не только неотъемлемое право, но и потребность, и обязанность. И интеллигенцию, имеющую своё основание во всей истории своего народа, не может подавить никакой правительственный гнёт». Так слова Александра Ульянова на судебном процессе звучат в фильме Марка Донского «Сердце матери»; пусть будут моим первым комментарием к спектаклю Петра Шерешевского. Он ведь действительно мыслит и делится мыслями со всеми, включая тех, кто ниже по развитию. Имею в виду не зрителей, но героев, этаких жителей условной российской провинции 1990-х, которым автор-режиссёр доверил многообразные литературно-философские цитаты-комментарии.
Эпиграф из «Сердца матери» заодно и небольшой камень в огород современной интеллигенции, в которой никто, конечно, не хочет повторить судьбу старшего брата Владимира Ульянова-Ленина.
Но и страхи куда меньшего масштаба заставляют мириться с гнётом – в том же ТЮЗе «по техническим причинам» (других и не бывает) вылетел из репертуара свежий спектакль Камы Гинкаса «Исход», поставленный по пьесе не упомянутой в афише Полины Бородиной. И жанр «Ромео...» – «театральное исследование природы любви и насилия» – вводит в заблуждение: о химии, физике и метафизике любви, включая её сексуальную сторону, здесь значительно подробнее, чем о насилии. Тоже понятно: опасная тема, лучше по касательной или совсем стороной. Впрочем, безопасных тем не осталось; сам факт «вариаций» – акт какого-никакого свободомыслия.
Точное время действия навязывает официальная аннотация, хотя спортивные костюмы, основная одежда Монтекки и Капулетти – вещь на все времена; и песни группы «Сплин» «Всего хорошего» и «Остаёмся зимовать» – из «25-го кадра», вышедшего уже в 2001-м; ну а шутки про «гей-больницу» не могли родиться ни в 1990-е, ни в нулевые, ни в десятые; только здесь и сейчас. Для тех, кто прочёл аннотацию на сайте театра, не будет сюрпризом хэппи-энд; по мне, так зря разболтали, процитировав самого Саксеева-Шерешевского: «Почему Тарантино можно, а им (т.е. героям) нет?»
Эта отсылка к Квентину – тоже из арсенала стеснительной интеллигенции: не может она просто так, без апелляций к киношедеврам, выдать счастливый финал; оглядывается на «Бесславных ублюдков» и «Однажды в Голливуде».
И «Ромео+Джульетту» База Лурмана использует – всё равно будете сравнивать, так вот, пожалуйста, освежите в памяти. Я сначала решил, что тоже зря – только что в репортаже с Фестиваля театров малых городов писал, как рискованно цитировать кино в театре: сравнение не в пользу спектакля. И глядя вместе со сценическими Ромео (Вадим Соснин) и Джульеттой (Евгения Михеева) на Леонардо ДиКаприо и Клэр Дэйнс думал, что вот, эталонный пример того, как шекспировский текст ничуть не мешает экранизации быть реально современной. Потом передумал: именно фильм подталкивает новых R+J всё на карту бросить и прожитое зачеркнуть. Однако старый текст Шерешевскому ощутимо мешает; не так, как в гостившем на «Золотой Маске» новокузнецком «Макбете», но всё же мешает; и комментарии превыше Шекспира.
Что серьёзно утяжеляет первый акт. Начало – уморительное: на авансцене – по паре представителей от каждого клана (Арсений Кудряшов и Искандер Шайхутдинов за Капулетти, Леонид Кондрашов и Сергей Волков за Монтекки – изумительный квартет молодых мтюзовцев) с баянами; жёлтые капулеттцы заводят нечто под The Tiger Lillies, бросая чёрным монтеккиоидам непристойные жесты и озвучивая намерение порвать врагов, как тузик грелку.
«Не на наш ли счёт вы сосёте микрофон, сэр?» – нарываются в ответ противники.
Дальше потешный регистр сменяется трагическим: шекспировская Кормилица, ставшая здесь Тётей Джульетты (великая роль Виктории Верберг – Елизаветы в «Марии Стюарт», первом спектакле Шерешевского в МТЮЗе), обращается к залу с щекотливым призывом представить, что чувствуют родители, чей ребёнок в 14-16 лет покончил с собой от любви, длившейся 5 дней. Монолог – на фоне «занавеса» из кроссовок. Когда сюжет дойдёт до смертельной стычки Тибальта (Илья Шляга) и Меркуцио (Максим Виноградов), станет очевиден весь ужас этого элемента декорации: кроссовки – с ног убитых, их – как боевые трофеи – развешивают те, кому посчастливилось не стать жертвами.
Это – верная, здоровая эклектика, настраивающая на резкий синкопический ритм спектакля. Вот только о заглавных персонажах в нём вспоминают не меньше, чем через полчаса стоминутного первого акта; после того, как Парис (Алексей Алексеев), мент поганый, затребует руки Джульетты у её родителей-бизнесменов (Дмитрий Супонин и Екатерина Александрушкина), похотливо цитируя Генри Миллера. А родители Ромео (Вячеслав Платонов и Арина Нестерова), выехавшие за город вместе с простоватым племяшом Бенволио (Андрей Максимов), под аккомпанемент разговоров о половом влечении подробно предадутся мещанским дачным радостям – рассадке жёлтых цветочков и рыбалке.
Понимаю, что это нужно Шерешевскому для создания генеральной линии – которая не про любовь, а про отношения людей будущего с «предками», про наследственный груз ханжества, трусости и вражды, про необходимость разрыва «связи времён» – иначе гибель.
Точное лыко в строку – поп-автомеханик, отец Лоренцо (Илья Созыкин), прошедший Афган и обретший смысл (вместе с отшельничеством), пройдя кровавое горнило.
Вообще, что у Саксеева, что у Шерешевского с остроумием всё в порядке;
разве что в сценографических решениях спектаклей последних лет Шерешевский повторяется; и в новом центральное место занимает куб, на грань-экран которого транслируется немалая часть эпизодов (и да, долгий поцелуй юных любовников слишком напоминает о «Джульетте» Тийта Оясoо и Эне-Лийс Семпер в БДТ). Но – «много слов»; как и в этой рецензии, что её не красит; считайте, перенял изъян витийства у спектакля – как и его молодые герои.
Меркуцио чешет языком то ли по Фрейду, то ли по Игорю Кону; Ромео после секса выдаёт – как на экзамене – большие куски из Мерло-Понти: и философ, и чипсы у него с Джульеттой – «офигеть!» – оказываются общие любимые. Продолжает, правда, платоновским «Пиром», что больше подходит студенту в спортивном костюме, но снижает планку изысканности. Джульетта же мучает брата-гопника Аленом Бадью – тот отвечает пацанской притчей: что проще, выбраться из жопы или осознать, почему в ней сидишь? Интеллигенция предпочитает до конца отпущенных дней осознавать вместо того, чтобы один раз выбраться.
Второе действие – спасительное.
Начинается с убойного «телешоу» «Герои книг на приёме у психотерапевта», где отрывается всё тот же молодёжный квартет. Ведущий Всеволод Загогулько кокетливо поправляет гриву волос и блестяще коммуницирует с залом, один из его гостей – главный врач московской областной психиатрической больницы №23 Алик Курвуазье – предлагает «найти в лесополосе событий грибочек смысла»; кроме шуток, обхохочешься.
Это не КВН высокой пробы, берите выше – это Хор, которому повезло стать Хором комическим: про хороший конец вы уже знаете.
Загогульки не оттягивают наступление трагедии, они раскладывают её на составляющие и отменяют. В искусстве такое возможно. Спасибо, Квентин, спасибо, Пётр.
© Фотографии Елены Лапиной предоставлены пресс-службой театра.
